. : Берег Средиземного моря
. : Березовая роща
. : Весна – большая вода
. : Весной в лесу
. : Вечер на Волге
. : Вечер на пашне
. : Вечер. Золотой плёс
. : Владимирка
. : Дуб
. : Зимой в лесу
. : Золотая осень
. : Летний вечер
. : Март
. : Мостик. Саввинская слобода
. : Над вечным покоем
. : Озеро. Русь
. : Осенний день. Сокольники
. : Осень. Дорога в деревне
. : Первая зелень. Май
. : После дождя. Плёс
. : Свежий ветер
. : Солнечный день. Весна
. : Тихая обитель
. : У омута

ТВОРЧЕСТВО

У омута

    Большая картина У Омута (1892, Государственная Третьяковская галерея, Москва) выделяется в творчестве Левитана тем, что она, как писал Михаил Пришвин, «мрачна», «одностороння» и лишена столь присущего художнику чувства катарсического, очищающего «растворения» в красоте природы. Эта картина начата во время пребывания Левитана и Кувшинниковой в 1891 году в имени Панафидиных Покровское в Тверской губернии под впечатлением от омута, предание о котором некогда вдохновило Пушкина на создание Русалки. Хотя река, через которую перекинуты брёвна, неширока и на том берегу зрителя ожидает душистая свежесть лиственного леса, преодолеть это пространство, в которое «втягивает» композиционное построение картины, оказывается не просто. И в тревожном освещении, и в сырой неуютности низких берегов реки, и в тенистой мгле кустарников, и в нависшей над этим «гиблым местом» тишине ощущается некая драматическая неразрешённость, усиливающая чувство опасности, которой чреват неверный шаг по скользким позеленевшим брёвнам.

Первым опытом на пути создания национального образа в пейзаже было большое полотно «У омута» (Гос. Третьяковская галерея). В нем Левитан стремится найти монументальный образ природы, исходя из переживания мира народных сказок и легенд. Этот пейзаж выражает очень типичный для средней полосы России мотив.

Картина «У омута» зародилась летом 1891 года, которое Левитан проводил вместе с Кувшинниковой в местечке Затишье, Тверской губернии. Поблизости находилось имение Панафидина, дяди Л. С. Мизиновой, с которой Левитан был знаком и дружен через М. П. Чехову. Левитан проводил тут вечера, а осенью, когда Кувшинникова уехала в Москву, даже переселился к Панафидиным. Левитан и Кувшинникова часто собирались с Мизиновой и семьей Панафидиных для чтений, музицировали. Кувшинникова хорошо играла на рояле, а родственница Панафидиных Н. Баллас пела. Левитан в письме Чехову сообщал, как они совместно читали чеховские «Пестрые рассказы» и «В сумерках». «Здесь иногда, - вспоминала впоследствии Кувшинникова, - эти вечера окрашивались даже особым каким-то мистическим тоном». Н. Баллас вечерами на террасе распускала волосы и кричала по-совиному, как ведунья. «Получалось что-то совсем необычайное, и Левитан был в восторге». Недаром и одно из своих писем Чехову он шутливо подписывает: «Твой Левитан VII Нибелунгов». В этом балагурстве не случайно сочетание персо­нажа из чеховской «Жалобной книги» (Иванов седьмой) с намеком на вагнеровский сказочно-мистический цикл. В самой шутке проскальзывает мир фантастически-сказочных идей, в который погружен художник, его тяга и интерес к эпическому.

Левитан, которому сначала не понравилось в Затишье, позднее, в июне, пишет Чехову: «С переменой погоды стало здесь интереснее, явились довольно интересные мотивы». Самым интересным оказался найденный Левитаном в окрестностях пейзаж с мельничной запрудой.

Кувшинникова сообщает в своих воспоминаниях, что, когда Левитан писал с натуры в имении Вульфов Берново этот пейзаж, там ему рассказали связанную с этим местом легенду об уто­пившейся девушке, легенду, якобы вдохновившую в свое время Пушкина на создание «Русалки». Вероятно, что эта услышанная им легенда отвечала тому, чего искал сам художник, и помогла ему уяснить для себя «настроение» пейзажа, придать конкретность его смутному переживанию.

Мы увидим далее, что работа над созданием по натурным этюдам картины пошла по линии придания пейзажу все большей мрачной тревожности и таинственности. Во всяком случае, можно сказать с уверенностью, что найденный на натуре мотив заинтересовал Левитана сильнее, чем просто понравившийся ему пейзаж. Об этом говорит большая и сложная работа, проделанная художником сначала здесь летом на натуре, а потом над эскизом осенью в имении Панафидина. Об этой начатой картине, очевидно, и идет речь в письме Левитана Чехову, когда он объясняет свою задержку в Затишье тем, что «затеяны вкусные работы». О большом и увлеченном труде над «вкусной работой» свидетельствует то, что для нее сделаны кроме первичного этюда и второго этюда-эскиза маслом два рисунка: один - карандашом и другой - акварелью. Они не только дают представление о том, как упорно разрабатывал натуру Левитан, превращая ее в картинный образ, но и позволяют в некоторой мере проследить направление его поисков.

Композиция становится компактнее, так как сокращается несколько передний план и пространство с боков. Внимание зрителя более сосредоточивается на самой плотине, и усиливается влечение его взгляда в глубину, в частности заворот за кустарник в таинственную глубину рощи. Почти чистое, светлое небо в этюде сменяется в картине облачным, его отражение в воде усиливается, из легкого свечения превращается в эффектные блики на ряби воды. Общий колорит темнеет: светло-желтый цвет закатного освещения на небе и в отражениях становится оранжеватым, темнеет цвет зелени, и вся красочная гамма оказывается глуше и темнее. Несомнен­но, эти изменения обусловлены стремлением усилить тревожность и мрачность пейзажа.

 В этом реальном пейзаже налицо своя поэтическая сказочность. Изображение заброшенной мельничной пло­тины проникнуто сумрачной поэзией, вызывает ассоциации с « гиблым » местом, каким считается омут в народных сказках и легендах. Все тревожно и напряженно в этом пейзаже: и темнеющая зелень деревьев и кустов, и несущиеся по небу темные фиолетовые облака, и желтая в свете заката вода, по-разному, но равно драматичная и в стоячем зеркале справа и в тревожной ряби слева. Доски и бревна плотины в своей перспективе влекут взгляд зрителя в глубину, где начинающийся настил гати заворачивает за кустарник. Кажется, что кто-то только что прошел по этим доскам и скрылся за кустами. Полно настороженности все состояние этого вечереющего, погружаю­щегося в сумерки пейзажа. Его «настроение» - это предчувствие какой-то беды, смутное ощу­щение чего-то мрачного, наложившего свой отпечаток на природу.

Эмоциональная выразительность картины в значительной мере создается ее колоритом. В ней мы видим мастерское решение трудной задачи объединения глухих зеленых цветов деревьев, серо-фиолетовых облаков и желтых тонов неба, отражений в воде, досок и бревен плотины. Левитан связывает цвет облаков с серым цветом бревен на берегу спереди, а цвет бревен и досок плотины делает как бы переходным между цветом неба и его яркого отражения в воде. Основным средством объединения цветов является, как всегда, тональность, гармония цветов по степени их светлости.

 Левитану удалось с большой убедительностью передать переходное время дня, гаснущий свет и наступающие сумерки и сделать эту передачу смены освещения средством выявления «настроения».

Репин картина не понравилась а, например, Киселев был от нее в восторге: «Левитан просто чудо как силен в новой картине «Омут», - писал он художнику Г. Ф. Ярцеву. Третьяков же, купив картину, попросил Левитана (возможно, по совету Репина) переписать в ней воду, с чем Левитан согласился и впоследствии осуществил.

Сочинение по картине ученицы 6А Мартыщук Даши

«Картина У омута была написана кистью Исаака Левитана. На этой картине изображён тёплый летний вечер у омута. Смотря на эту картину, хочется сесть на бревенчатый мостик и, окунув ноги в воду, закрыть глаза, очистить голову от мыслей и просто наслаждаться этим замечательным вечером. Когда устанешь просто сидеть, можно перейти на мостик и, ступая босыми ногами по песку и траве, отправиться в лес. Художник настолько талантлив, что воздух в помещении кажется спёртым, и хочется вдохнуть вечерний воздух с этой картины. В лёгкой ряби воды отражается всё тот же лес. Вода кажется чистой и нетронутой, несмотря на тину, собравшуюся возле берега. На вечернем небе собрались тучи, закрывающие нам лучи заходящего солнца. Но мне кажется, что художник не зря изобразил их, так как если бы их не было, то место, нарисованное на картине, не казалось бы таким тихим и спокойным. Брёвна мне не кажутся скользкими, а наоборот прочными и подогретыми тёплым летним солнышком. Больше всего на этой картине зелёного цвета, который даёт понять, что лето вступило в свои права в полную силу. Кажется, что стоит только выйти за пределы того, что нарисовал художник, и тебя тут же окутает летняя суета. Я по себе знаю, что от этой суеты иногда очень хочется отдохнуть».