ЧЕХОВ И ЛЕВИТАН
История одной картины
В 1879 году в училище на Мясницкой произошло неслыханное событие: 18-ти летний Левитан, любимый ученик старого придирчивого Саврасова, написал мастерскую картину - Осенний день. Сокольники. Первым это полотно увидел его ближайший друг Николай Чехов.
«Как-то осенью я шёл к Левитану в преотличнейшем настроении, хотелось поделиться радостью: из Таганрога приехал брат Антон поступать в Московский Университет. Наша большая семья, ютившаяся в тесной квартире на Грачовке, воспрянула духом.
- Я тебя как-нибудь познакомлю со своим приятелем,- на днях сказал я Антону, имея в виду Левитана. - Он тебе должен понравиться. Худенький такой, несколько болезненного вида, но гордый! О-о-о! Лицом на редкость красив. Волосы чёрные, вьются, а глаза-то такие грустные и большие. Бедность его не поддаётся описанию: ночует тайком в училище, прячась от злющего сторожа, или ходит по знакомым… А талантище! Всё училище от него многого ждёт, если, конечно, не умрёт с голодухи… Одет всегда Бог знает, во что: пиджачишко с заплатой во всю спину, на ногах худые опорки с хитрого рынка и, понимаешь ли, рубище только оттеняет его врождённый артистизм. Вы чем-то друг друга напоминаете… Впрочем, увидишь сам.
Так вот, когда я втиснулся в каморку Левитана, он с интересом выслушал новость о приезде брата, а потом стал показывать свои летние работы. Успех он сделал впечатляющий. Этюды - один лучше другого.
- Да, поработал ты усиленно, что уж там, не в пример мне… Этюды-то светятся, солнышко ты поймал, определённо. Оно не поддельно. Ну, понимаешь, друг, не пора ли тебе переходить к гвоздевым вещам?
Левитан загадочно заулыбался в ответ на мои слова, полез в тёмный угол, порылся там и поставил передо мной довольно крупный холст. Это был тот самый Осенний день. Сокольники, с которого, собственно, начинается список знаменитых творений Левитана. Кто не помнит: аллея в Сокольническом парке, высокие сосны, ненастное небо в тучах, опавшие листья…вот и всё! Долго я молчал. Как он сумел с такой силой вжиться в самый обыкновенный пейзаж и через пустынную аллею да плаксивое небо передать грусть и задумчивость русской осени! Колдовство!
- Я сперва не хотел показывать… Не знаю, удалось ли передать тоскливые чувства одиночества… Летом, в Салтыковке, дачники бросали мне вслед всякие обидные слова, звали оборванцем, приказывали не шляться под окнами… Вечером всем было весело, а я не знал, куда себя девать, сторонился всех. Какая-то женщина пела в саду. Я прислонился к забору и слушал. Наверное, она была молодая, прекрасная, разве я мог подойти к ней заговорить? Это не для меня. Я - отверженный…-Левитан подавленно замолчал.
И мне показалось, что в его картине чего-то не хватает…
- Женской фигуры, вот чего не достаёт! Пусть одна-одинёшенька идёт через осенний парк, стройная, привлекательная, в длинном чёрном платье… Мне удалось убедить Левитана, он нехотя согласился, фигуру женщины пририсовал я.
Картина Осенний день. Сокольники была показана на второй ученической выставке. На вернисаж, как водится, пришла вся Москва. Были и мы с братом Антоном (он к тому времени стал студентом-медиком). А вот и Левитан собственной персоной, бледный и суетливый от волнения. Он поглядывал на свой пейзаж, висевший через три зала. Перед Осенним днём всё время толпились люди. Антон предложил пойти в центральный зал выставки, сравнить с левитановским холстом другие картины, но Исаак упёрся. Мы оставили его, Бог с ним, пусть переживает. Вскоре на выставке появился Саврасов. Тряся бородой, шагая размашисто, так, что трещали половицы, он прошёлся по залам, как ураган.
- Безобразие, единица! Писано грязью, а не красками! И мухами засижено! Ремесло! Академик живописи Саврасов ничего не понимает, или он понимает много, а такую дрянь надобно художнику держать под чуланом, кадушки с огурцами закрывать! Нельзя тащить на белый свет! Срам! И чепуха, чепуха!!!
Неуклюжий, громадный в плечах, он двигался из зала в зал, сопровождаемый неприязненными взглядами обиженных учеников, а, больше того, профессоров, из мастерских которых вышли плохие вещи. Саврасова многие в училище не любили за прямоту и вспыльчивость.
- Осенний день. Узнаю. Узнаю аллею, дикие птицы подались на юг. На сердце скребут кошки. Картин на выставке много, а душа-то одна. Вот она, сердечная. М-м-м… Пять! Позвольте, позвольте, с минусом, с двумя, а где Исаак?! Почему ненужную женщину влепил в пейзаж?! Где он?! Где он?!!!
- Что такое, Антон? Я вижу, Саврасов совсем очаровал тебя.
- Ха-ха, в самом деле… Чудный, чудный, живой, горячий, умный. Ну, Исаак, вам повезло. Такой наставник! Когда смотрел его Грачей прилетевших, невольно подумал, что такую тонкую вещь может написать только недюжинный человек, умница, и не ошибся. Рад, что ты меня затащил на вернисаж. Один Саврасов чего стоит! Как он, как он разнёс всякую дрянь!
К вечеру, когда схлынула публика, на выставку пожаловал Павел Михайлович Третьяков. Картины осматривал придирчиво, не торопясь. Ученики притихли, наблюдая за великим собирателем лучших полотен национальной живописи. Продать картину в его галерею мечтали даже прославленные художники. Когда Третьяков приблизился к Осеннему дню, Левитан вздрогнул. Но Третьяков, мельком взглянув на полотно, пошёл дальше. Исаак не умел скрывать свои чувства, он нервно зашагал по залу. Ну, вот и полегчало даже. Теперь хоть всё ясно. Павел Михайлович толк знает, он понимает, понимает…
- М-м-м… Бедняга, совсем извёлся, обидно, обидно! Столько вложил чувств, а впечатления не произвёл…
- Да-а-а… Послушай, Николай, захватим-ка его сегодня к себе?
- Чудесно!
- Чай будем пить, Маша с подругами развеселит, пейзажист отойдёт помаленьку, снова уверует в себя.
- Очень хорошо!
- Смотри-ка!
- Что?
- Третьяков опять перед осенним днём, вернулся! По-моему клюёт! Левитана зовут! Надо идти! Скорее! Исаак! Исаак!
- Ну, в добрый путь.
С того счастливого дня, как Третьяков купил первую картину Исаака Ильича Левитана, прошло несколько лет. Голоса завистников мало-помалу умолкли, стало очевидно, что случай на ученической выставке не был недоразумением, что исключительный талант молодого пейзажиста крепнет с каждым днём. Левитан много работал под Москвой, обыденный мир возникал на его холстах и картонах. Знакомые всем дороги, что густо оплетают всю Россию, лесные опушки, облака, косогоры, медленные реки, но было во всём этом что-то необыкновенно свежее, своё, и это останавливало внимание. Антон Павлович Чехов, с которым художника связывала всё более крепнувшая дружба, даже придумал меткое словечко - «левитанистый». Он писал в письмах: «природа здесь гораздо левитанистее, чем у вас». Известность Художника росла, но жить ему было по-прежнему трудно.
|