И.И. Левитан

ТВОРЧЕСТВО

Над вечным покоем. 1894

Над нами те ж,
как и древле, небеса -
И так же льют нам
благ своих потоки...

В.Г. Бенедиктов "И ныне..."

Картина "Над вечным покоем" (1894, Государственная Третьяковская галерея, Москва) - третье наиболее масштабное полотно «драматического цикла» Левитана. В письме к Третьякову он признавался даже, что в этой картине он «весь, со всей своей психикой, со всем содержанием». Изобразив мыс с ветхой деревянной часовней и кладбищем на фоне матово-свинцовых вод уходящего в пустынную даль озера, над которым в сумрачном небе клубятся тяжёлые тёмные тучи, Левитан очень выразительно передал ощущение неуютности этого сурового пространства.

Картина позволяет понять, что чувствовал художник в моменты, когда его настигали приступы смертельной тоски и одиночества. В то же время чувство одиночества и бессилия в картине Левитана не оказывается подавляющим. Вместе с ним в её образном строе живут и иные переживания художника, придавшие большому полотну, по сравнению с эскизом, более надличный, философски-спокойный и мужественный эмоционально-образный смысл. Строга и ясна композиция полотна: высоко и величественно замечательно написанное небо, к которому возносит главу часовенка с теплящимся в конце огоньком, привносящим в картину наряду с чувством одиночества и покоя могил «сердечную мысль» художника «о свете, который тьма не объят», о вечной жажде тепла, веры, надежды, огонёк которой вновь и вновь, из века в век, «как свеча от свечи» (Л.Н. Толстой), зажигают люди.

Владимир Петров

Над этой картиной Левитан начал работать под Вышним Волочком, близ озера Удомля, где он жил вместе с Кувшинниковой в 1893 году. Оканчивалась картина, очевидно, уже в Москве в декабре 1893 года и в самом начале 1894 года, который и проставлен автором на картине. Картина «Над вечным покоем» завершала цикл работ 1892-1894 годов, в которых Левитан стремился выразить большие и глубокие мысли об отношении человеческого бытия к вечной жизни природы.

Кувшинникова в своих воспоминаниях свидетельствовала, что в картине « Над вечным покоем » «местность и вообще весь мотив целиком был взят с натуры... Только церковь была в натуре другая, некрасивая, и Левитан заменил ее уютной церквушкой из Плёса». Этюд этой плёсской церкви сохранился и нам известен.

О том, что пейзаж « Над вечным покоем» представляет собой в основе натурный вид озера Удомля, свидетельствовал в своих воспоминаниях и В. К. Бялыницкий-Бируля, имение которого «Чайка» было расположено поблизости. По его словам, на первом плане изображен мыс того овального острова, с которого Левитан «увлекался большим пространством воды» и с которого «после бурного грозового дня увидел над водой Удомли те громоздящиеся в небе темные облака, которые звучат так своеобразно, полным напряжения аккордом в его картине». Но в отличие от Кувшинниковой он утверждает, что пейзаж был «дополнен наблюденным на Островенском озере мотивом церкви и кладбища». Как бы там ни было, художник совместил два вида неслучайно, он пытался таким образом выразить определенную философскую идею. Сам художник утверждал, что в этой картине он «весь, со всей моей психикой, со всем моим содержанием».

Идея сопоставления человеческой жизни с величественной, живущей своей жизнью, своим бытием грандиозной стихией природы, впервые зародившаяся в картине «Вечер на Волге» (1887-1888), развернулась здесь со всей силой и широтой, во всей зрелости левитановского мастерства.

В этом пейзаже грандиозный разворот водного пространства озера и еще более величественное пространство неба с клубящимися, сталкивающимися друг с другом облаками сочетаются с утлым мысом, на котором приютились старая церковка и бедное сельское кладбище. На этом юру их освистывают ветры; они одиноки среди необъятных просторов. Из этого сопоставления природы и следов человеческого бытия в ней и образуется исполненный возвышенной скорби и трагической героики пейзаж.

Утлый мыс с церковкой и кладбищем, освистанный ветром стихий, кажется словно носом какого-то судна, движущегося в неизвестную даль. Мы видим огонек в окне церкви, свидетель человеческой жизни, неистребимости и тихой покорности ее. Теплота человеческого бытия и бесприютность просторов природы одновременно и противостоят друг другу и сочетаются в этой картине. В ней как бы соединяются оба отношения Левитана к природе: показ ее обжитости человеком и противопоставление человека природе - так же, как в пейзажах Чехова. А объединяет эти два кажущихся взаимоисключающими отношения к природе то, что называлось « настроением », то есть передача в состоянии природы переживаний человека, а через них и его мыслей.

Композиция, достаточно статичная и в первоначальных рисунках и в масляном эскизе, приобретает в картине динамический, асимметричный характер. Взгляд зрителя направляется вдаль и линией берега, и мысом с его гнущимися под ветром деревьями, и, наконец, тем, что берег справа убран и вместо него вода там начинается прямо от переднего края. Работа над картиной шла по линии все большего выявления мрачного и тревожного состояния пейзажа во время грозы, выражения его трагического звучания, передачи дующего над водой, морщинящего ее поверхность, гнущего деревья ветра, движения облаков, углубления и расширения пространства. И как раз в этой работе становилось необходимо включение в пейзаж церковки с ее погостом.

Наиболее тонко и детально прорабатываются облака на небе, их движение, переходы света и цвета, чтобы наилучшим образом передать величественное и трагическое действие, происходящее на небе. Напротив, пространство воды и дальние планы зеленых полей и голубых далей трактуются очень обобщенно. Мыс, сплошь покрытый деревьями и крестами в эскизе, обнажается, отчего выигрывают в своей выразительности отдельные деревья и кресты, лежащие поваленными или рисующиеся силуэтами на фоне воды. Сводя картину к немногим, ясно и сразу воспринимаемым частям, Левитан внутри этих сюжетно важных частей дает тонкую разработку деталей, на которые хочет обратить внимание зрителя. Так, если треугольный островок вдали дается в виде обобщенной массы, а вода лишь оживляется рябью, то масса мыса спереди разрабатывается внутри. Так, Левитан изображает чуть видимую тропинку, тонко выписывает церковку и кресты. Перед нами уже знакомый прием, при котором пейзаж как бы сразу охватывается одним взглядом, а затем постепенно раскрывается в своих деталях.

В конечном же счете картина строится на больших обобщенных массах, какими являются небо в целом, мыс спереди, вода, островок, полосы дальнего берега. Само небо довольно ясно делится на тучевую внизу и светлую вверху части. Такое построение на больших обобщенных массах связано с тем, что Левитан, создавая монументально-эпический суровый пейзаж, решает его композиционно не только асимметрично, но и очень динамично. Сравнение картины с эскизом обнаруживает фрагментарность композиции картины. Срезав правую часть с берегом и доведя воду до нижнего края, Левитан придал пейзажу характер своеобразного «выреза» из природы. Эта как бы случайная фрагментарность пейзажа придает ему непосредственность. Строго построенный и символический по своему характеру пейзаж воспринимается как натуральный вид.

Картина в целом представляет собой замечательное сочетание моментов живой непосредственности и строгой картинности. Если «плывущий» мыс и словно обтекающая, доходящая внизу до рамы картины вода вовлекают нас в картинное пространство, то плывущие параллельно картинной плоскости облака, сильная линия горизонта развертывают пространство на плоскости. Если детали на мысу спереди, вроде светящегося окошечка, как бы вводят нас внутрь пейзажа, то в целом он раскрывается перед нами как грандиозная панорама, как величественное зрелище.

Если, работая над картиной «У омута», Левитан сделал пейзаж более сумрачным, чем в эскизе, и утемнил его красочную гамму, то в работе над картиной «Над вечным покоем» он, наоборот, высветлил и обогатил ее. Эскиз написан в довольно однообразной темной гамме. Зелень берега почти черная, церковка - темно-серая, вода - свинцовая; свинцовые темные тона господствуют и на небе, хотя здесь уже появляются и желтые тона заката и розоватые в облачке. Эта мрачная красочная гамма очень выразительна. Но она выражает только одно переживание, только одно «настроение» мрачной зловещности. Эскиз цельнее и собраннее по цвету, написан более энергично, чем картина, но последняя богаче в цветовом отношении. И это богатство красок способствует большей широте, сложности и многоплановости ее содержания. Его нельзя уже, как в эскизе, свести к одному какому-то чувству, к одной эмоциональной ноте или мысли. Напротив, это целая симфония переживаний и - соответственно ей - разнообразия цветов и их оттенков. Они особенно тонко звучат на небе, где мрачная, тяжелая свинцовость неба у горизонта, сплошь затянутого тучей, отлична от также свинцовых, но других, то более светлых, то более темных, оттенков облаков над ней. А как сложны переходы желтых и розоватых тонов в просветах закатного неба и в окраске прорезающего клубящиеся тучи острого зигзагообразного облака. Также различен цвет зелени на мысу, на островке и в полоске дальнего берега. Левитан применяет прием своеобразного «протекания цвета». Так, на темной траве мыса мы видим спереди желтоватые тона, которые связываются с цветом крыши церковки и затем с желтыми тонами в далях справа и с желтыми оттенками тонкого зигзагообразного облачка.

Но все же в картине преобладают большие цветовые плоскости . Особенно это ощутимо в голубых полосах заречных далей. И если на мысу это общее зеленое цветовое пятно разбивается детальной передачей архитектуры, деревьев, дорожки, введением в зеленые цветовые зоны желтых мазков, то цвет воды гораздо монотоннее. Левитан стремился нарушить его однообразие изображением ряби. Она передается отчасти серыми и белыми мазками, но в большей мере варьированием фактуры, нежели цвета. Левитан кроме различно направленных мазков процарапал затем воду «по сырому слою краски», очевидно, гребенкой. С большим фактурным разнообразием написаны также небо и облака: от жидкой краски, сквозь которую виден холст, до очень плотной кладки мазка в темных клубящихся облаках. Но плотнее всего написана « земная» часть картины - и мыс спереди и в особенности вода.

Наибольшее различие в степени густоты красочного слоя соответствует такому же богатству оттенков и переходов цвета в передаче облаков, контрастов грозовых туч с закатным небом. Это еще раз доказывает, что мотив грозы, мотив величавого и грозного дыхания стихии интересовал Левитана в картине более всего.

Немногочисленность изображенных в картине «предметов», их обобщенная лаконичность, сравнительно большие, в той или иной мере разработанные внутри цветовые пятна - все это хорошо соответствует и размерам полотна, и монументальной героичности образа природы.

В этой картине асимметричность частей уравновешивается противонаправленностью движения каждой из этих составляющих картину частей - мыса, островка, воды, облаков и т.д.

Левитан создает поэзию грандиозного, величественного, здесь перед нами симфония. И как в музыкальной симфонии нет надобности в словесном пересказе ее музыкального содержания, так и здесь сложность и богатство чувств и мыслей вряд ли можно и нужно сводить к какой-то одной мысли или идее. Это сложное сплетение скорби и восхищения, сплетение, которое и делает эту картину эпохальной. Левитан в этой картине сумел чисто пейзажными, эмоционально-лирическими средствами передать свое время и его «философию».

Критика после очередной передвижной выставки, совершенно не поняв глубокого смысла картины Левитана - противопоставления вечных и могучих сил природы слабой и кратковременной человеческой жизни, желания ответить на вопрос об отношениях человека и природы, о смысле жизни, — наивно увидела вместо показа противоречий жизни просто-напросто как бы два содержания, «благодаря этому картина совершенно не производит стройного и строгого впечатления».

Но все же даже недоумевавшие признавали порой, что «замысел этой картины настолько нов и интересен, что она заслуживает упоминания» и разбора и что, хотя в « попытке нарисовать огромное пространство нельзя видеть совершенство, но она показывает, что художник ищет нового пути и, судя по его другим, меньшим произведениям, наверно найдет этот путь». Только В. В. Чуйко, найдя картину неудачной, неудовлетворительной в художественном отношении, признал, что «несмотря, однако же, на все эти очень большие технические недостатки, в картине тем не менее есть настроение: г. Левитан сумел выразить впечатление какого-то мертвого покоя, напоминающего идею смерти, жаль только, что эта идея выражена так странно ».

Но если были еще какие-то разногласия в оценке идейного замысла и содержания картины, ее названия, то все сходились в признании, что она живописно плоха и слаба. Критика полагала, что тучи слишком чернильно писаны, что они «каменные», что «река выльется из рамы, а не пойдет под нее», что она написана «совершенно белой краской», что «движения в воде никакого», что «дальний план тяжело написан кубовою краской» и «не приведен ни в какое соответствие с первопланным треугольником», и т.д. и т.п. Новый характер живописи картины с его чертами декоративности был принят за странное чудачество, за неоконченность, «неопределенную мазню», выдаваемую за особую «манеру». Новые приемы живописи, новая трактовка с ее чертами декоративности, с построением изображения на больших плоскостях казались искусственными.

На фоне всей этой суровой критики одиноко, но тем более значительно прозвучали положительные отзывы В.И. Сизова и В. М. Михеева, высоко оценивших и правильно понявших картину Левитана. Сизов назвал ее «хорошо продуманной и сильно прочувственной», отличающейся «несомненными художественными достоинствами». Но особенно верно истолковал картину В. Михеев, давший ее развернутый анализ. Он чутко уловил глубокую психологичность полотна и назвал его подлинным пейзажем-картиной, хотя и не лишенной известных технически-живописных недостатков, но замечательной своим содержанием и «настроением». Михеев правильно почувствовал и ее своеобразную «музыкальность», сказав, что «эта картина - симфония, странная с первого раза, но неуловимо охватывающая душу, стоит только довериться ее впечатлению...». И, доверившись ему, он понял то, что осталось скрытым для других критиков. Он понял ее как «картину сильного, глубоко взятого настроения», почувствовал ее драматизм: «Это почти даже не пейзаж: это картина души человеческой в образах природы... ». Михеев здесь близок к тому пониманию картины, которое высказал сам Левитан в упомянутом письме Третьякову, считая, что в ней он выразил всего себя, всю свою психику.

Статья Михеева появилась в том же месяце, когда Третьяков решил приобрести картину, очевидно, также разглядев и поняв, какое большое и личное и общественное содержание, переживание, философия заключались в этом полотне. Здесь снова в который раз проявилось замечательное чутье Третьякова, его внимание к выражению в живописи больших, эпохальных идей и настроений.

А.А. Фёдоров-Давыдов

Сочинение по картине ученицы 6А Лозинской Марии

Этот пейзаж мне настолько понравился, что даже захотелось попасть на этот холм, к этой маленькой, но интересной церквушке, и весь день и вечер спокойно смотреть на этот необъятный простор. Мне кажется, что И. И. Левитан специально создал эту картину немного в тёмных тонах, чтобы сделать природу ещё более значительной.

Глядя на деревья на холмике, мы видим, что они наклонены вбок, а значит, на них дует ветер. А вот воды реки Волги, в отличие от деревьев, кажутся очень спокойными. Небо окутали и закрыли собой мутные, серые облака. И это мне нравится! Я очень люблю, когда вечереет и создаётся такая атмосфера!

Когда я смотрю на природу, а тем более на такую, то я сразу забываю обо всем и наслаждаюсь красотой природы. Левитану удалось передать неповторимость, великую красоту и очарование природы. Я считаю, он картине дал название «Над вечным покоем», потому что он, сидя на холме и рисуя своё произведение, действительно чувствовал покой, и этот покой чувствуют все, когда видят произведение, и поэтому он вечный.

Сочинение по картине ученицы 10А Вагиной Юлии

Ученица Левитана Кувшинникова вспоминала: «Картину «Над вечным покоем» Левитан написал уже позже, в лето, проведенное нами под Вышним Волочком, близ озера Удомли. Местность и вообще весь мотив целиком были взяты с натуры во время одной из наших поездок верхом. Только церковь была в натуре другая, некрасивая, и Левитан заменил ее уютной церквушкой из Плеса. Сделав небольшой набросок с натуры, Левитан сейчас же принялся и за большую картину. Писал он ее с большим увлечением, всегда настаивая, чтобы я играла ему Бетховена и чаще всего Marche funebre.» Эта картина - одна из лучших работ Левитана. Пейзаж покоряет своим величием, заставляет человека почувствовать свое ничтожество перед природой и Временем, которое является главным героем картины. Большую часть полотна занимает небо. Тяжёлые свинцовые тучи производят гнетущее впечатление. Они отражаются в бескрайних первозданных водах озера. А на маленьком островке стоит деревянная часовенка, за ней - покосившиеся кресты кладбища. Как будто церковь, творение человеческих рук, осознаёт свое бессилие перед вечностью. И она смирилась с этим. Картина проникнута философским спокойствием и одиночеством. Благодаря настроению, с которым она была написана, она просто не может оставить зрителя равнодушным и не затронуть ни одну струну сердца.